Психотерапия БДСМ: как детские травмы формируют сексуальность

Автор: Костина-Ерыкалова Светлана Викторовна

Психолог, основатель клиники доктора Юнга, юнгианский психолог

Обратился мужчина средних лет с запросом на отношения. Он сразу обозначил важный нюанс: у него есть БДСМ-склонности, которые он считает осознанным выбором, а не патологией. С прежними психологами столкнулся с непониманием этой специфики. И первое, что он обсудил на сессии, что его добровольно выбранное увлечение не является болезнью и «лечить» его от этого не надо.

Проблема была конкретной: его романы с любовницами раз за разом заканчивались предательством. Женщины уходили, забирая деньги (таких случаев было больше пяти). При этом официальный брак оставался чисто деловым партнерством — без секса и эмоций. Он мечтал построить новые отношения, чтобы наконец уйти из этого брака.

Клиент разрешил мне делиться его историей (конфиденциальность сохранена).

История клиента

Его детство началось в полной семье, но отец ушел почти сразу. Мать — эмоционально неустойчивая, вероятно, с пограничным расстройством — воспитывала его одна. Когда ему было около трёх лет, появился отчим, а затем и другие мужчины.

Грудью его не кормили. К горшку приучали жестко — он не помнит деталей, но напряжение вокруг «туалетной темы» сохранил на всю жизнь. Они жили в однокомнатной квартире, где в туалете не было даже задвижки. Мать входила без стука в любом возрасте, независимо от того, чем он был занят. Это позже вылилось в анальную травму.

Мать доминировала полностью: гиперопека, тотальный контроль, уничтожение границ. Он помнит болезненную привязанность к ней в детстве. Она часто «лечила» его — без явных причин ставила клизмы, делала уколы.

Ранние воспоминания и фантазии

Первые воспоминания клиента связаны с медицинскими процедурами, которые проводила мать — клизмы, уколы. Уже в раннем детстве у него проявилась защитная сексуализация: он испытывал возбуждение во время этих манипуляций.

В возрасте 4-5 лет, когда в доме появился отчим, мальчик остро переживал ревность, подслушивал интимные моменты между матерью и отчимом. Наказания носили изощренный характер: его заставляли стоять на горохе или колючем коврике, мать могла внезапно ударить во время долгих нотаций. Особенно травмировали ситуации, когда отчим подстрекал мать к наказаниям за мелкие проступки.

Эти переживания вызывали у ребенка противоречивую реакцию: страх и чувство вины смешивались с возбуждением. Уже в 3-5 лет у него появились первые сексуальные фантазии, всегда связанные с насилием и подчинением. В сказках и школьных учебниках его неосознанно привлекали сцены мучений и власти — иллюстрации рабства или военных действий вызывали возбуждение, хотя и пугали его.

Несмотря на буллинг в 3-4 классе, в целом он адаптировался в школе: имел друзей, участвовал в обычных детских играх. Однако уже тогда он осознавал свою «особенность» и, в отличие от других детей, воспринимал ее не как недостаток, а как ценную часть своей личности.

Подростковый период и первые сексуальные опыты

В пубертате у клиента закрепился своеобразный сексуальный импринтинг: его возбуждали ситуации, где фигурировали доминирующие одноклассницы, мальчики-агрессоры или строгие учителя, водившие его «на ковер» к директору. Эти переживания существовали параллельно с обычными детскими реакциями — он по-прежнему не любил, когда на него жалуются, и демонстрировал вполне здоровые эмоциональные реакции.

Первый сексуальный опыт оказался противоречивым: взаимная мастурбация с другом оставила ощущение, что гомосексуальность — «не его». К 19-20 годам он нашел девушку, симпатизировавшую ему, но сознательно занял агрессивно-садистическую позицию, копируя поведение матери и отчима. Он играл роль «опытного партнера», хотя на деле лишь воспроизводил увиденные в детстве модели взаимодействия.

Типичные сценарии и БДСМ-практики

В терапии клиент подробно описал свои БДСМ-сценарии. Он знакомился исключительно на специализированных форумах, целенаправленно ища доминирующих женщин, которые вызывали у него эмоциональный отклик. Эти отношения неизменно включали финансовую составляющую — благодаря успешным совместным бизнес-проектам с матерью он мог позволить себе значительные траты на партнерш.

Его брак, заключенный по настоянию матери, оказался полностью лишенным сексуальной составляющей. Жена, воспринимаемая как «продолжение матери», даже не подозревала о его БДСМ-увлечениях. Основная сексуальная жизнь протекала в рамках разовых встреч, где практиковались унижения, принуждение, бондаж, телесные наказания.

Со временем эпизодические встречи перерастали в лайфстайл-отношения (постоянное садомазохистское взаимодействие, выходящее за рамки секса). Клиент особенно выделял состояние «сабспейса» — измененного сознания во время практик, дававшего ему интенсивное удовольствие и ощущение силы.

Однако все отношения развивались по схожему сценарию:

1. Эскалация практик (вплоть до публичных унижений).
2. Вовлечение партнерш в куколд-практики (наблюдение за их изменами).
3. Финансовое подчинение женщинам.
4. Разрыв отношений с потерей денег.

Мазохистический характер и терапевтическая работа

Хотя у клиента действительно наблюдаются многие черты мазохистического характера (по Н. Мак-Вильямс), они практически не проявляются в сфере морального превосходства — классического «я хороший, они плохие». Его случай интересен тем, что мазохизм существует преимущественно в сексуальной сфере как осознанная игра, приносящая удовольствие.

Мы детально разобрали четыре типичных паттерна мазохистического реагирования:

1. Провокация («ударь меня»).
2. Умиротворение («я уже страдаю, не наказывай»).
3. Эксгибиционизм страдания («посмотрите, как мне больно»).
4. Избегание ответственности («это они сделали, не я»).

Эти модели четко прослеживались как в его жизни, так и в терапевтических отношениях. Главной задачей терапии стало разделение: сохранение БДСМ-практик как осознанного сексуального выбора и уменьшение садомазохистических паттернов в повседневной жизни.

Ключевое отличие между моральным и сексуальным мазохизмом в том, что первый пронизывает всю личность, тогда как второй может ограничиваться сферой интимности. Хотя в реальности часто встречается их сочетание, терапия позволяет смягчить характерологические проявления.

В основе его сценариев лежит бессознательная фантазия: боль, причиняемая партнершей, становится символическим воплощением материнской «любви». Таким образом травматичный детский опыт трансформируется:

• страдание как проявление любви;
• подчинение как способ получить внимание;
• наказание как форма связи с объектом привязанности.

Этот ранний импринтинг создал устойчивую связь между агрессией и близостью, что и воспроизводится в его взрослых отношениях.

Культурный контекст и двойственность

Клиент существовал в парадоксе: избегал реальных систем подчинения (армия), но воссоздавал их в фантазиях и отношениях. В мужских коллективах он чувствовал страх, зато с доминирующими женщинами играл в подчинение, одновременно приписывая себе «армейское прошлое».

В бизнесе, свободном от материнского контроля, он компенсировал это жесткостью – так выстраивался хрупкий баланс между ролью «сильного» (в работе) и потребностью быть «слабым» (в близости).

Это отражало культурный конфликт: между ожидаемой «мужской силой» и его травмой подчинения матери. Сексуализация позволяла превратить страх в контролируемую игру.

О БДСМ-практиках

У клиентов с BDSM-практиками часто наблюдается сексуализация, корнями уходящая в детство.

БДСМ за последние 10-15 лет из маргинального явления превратился в массовое – статистика показывает рост интереса в 50 раз.

От насилия его отличают три ключевых аспекта:

1. Четкие договоренности и соблюдение рамок.
2. Принцип SSC (безопасность, добровольность, разумность).
3. Обязательное стоп-слово, которое может остановить любую практику.

О структуре BDSM-практик (кратко)

Для того чтобы работать с этими клиентами, важно понимать, как устроено изнутри. BDSM включает три основных компонента:

• бондаж и дисциплину;
• доминирование и подчинение;
• садомазохизм.

Основное разделение ролей:

• доминирующие («верхние»);
• подчиняющиеся («нижние»);
• свитчеры (меняющие роли).

Распространенные практики:

1. Бастинада (удары по ступням) – исторически связана с пытками, символически лишает возможности убежать.
2. Бондаж (ограничение подвижности): в этом много эстетического компонента (специальные техники вязки) и психологический аспект (добровольная утрата контроля).
3. Игры с воском – работа с болевым порогом.
4. Медицинские сценарии – часто коренятся в детском травматичном опыте медицинских процедур, когда ребенок защитился от боли, дискомфорта, стыда, ужаса, переживаемого во время этих манипуляций сексуализацией.
5. Pet/pony play – ролевые игры с элементами животного поведения.
6. Флагелляция (порка) – наиболее распространенная практика, обычно связана с историей физических наказаний в детстве.

Клиническое наблюдение:

У всех мазохистических клиентов в анамнезе прослеживается: физическое насилие в детстве, ранняя сексуализация болезненного опыта, формирование защитного механизма через получение удовольствия от контролируемого воспроизведения травмы.

Нарциссическая травма и ее отражение в BDSM-динамике

В процессе психотерапии четко проявилась связь между нарциссической травмой клиента и его BDSM-склонностями. Внутри него постоянно разыгрывалась драма между садистическим внутренним критиком (интроектированной матерью) и мазохистической детской частью.

Его мать, проявлявшая классический нарциссический гнев, сформировала у него особый механизм психологической защиты:

• Аутоагрессия как способ совладания со стрессом.
• Слияние аффектов: стыд и вина трансформировались в сексуальное возбуждение.
• Воспроизведение травмы через контролируемое подчинение в BDSM-практиках.

Интересно, что его «внутренняя мать» продолжала жить в нем как жестокий надзиратель, в то время как детская часть искала успокоения через привычные паттерны страдания. BDSM в этом случае стал компромиссным решением — способом пережить боль, но уже по собственному выбору и правилам.

Поведение в терапии

В начале терапии клиент демонстрировал яркое сопротивление – его рассказы были наполнены жалобами и провокациями. Он словно проверял границы, пытаясь эротизировать наши сессии, соблазняя меня откровенными описаниями своих практик. Это напоминало его привычные паттерны отношений – одновременно и вызов, и приглашение к наказанию.

По мере работы произошла удивительная трансформация. Через отзеркаливание и интерпретации нам удалось снять этот защитный слой сексуализации. На смену пришла настоящая совместная работа – клиент начал рефлексировать, анализировать свои поступки. Параллельно изменились и его реальные отношения: БДСМ-практики заняли четко очерченное место в интимной сфере, перестав проникать в повседневность.

Конечно, были и откаты. В моменты стресса он вновь воспроизводил старые сценарии, цеплялся за терапию, боясь ее завершения. Но в финале нас ждал неожиданный прорыв – осознание сабспейса как духовного опыта. Клиент описал эти моменты полной сдачи контроля как почти мистическое единение, где боль трансформировалась в трансцендентное переживание. Так его травма обрела новый, глубокий смысл.

Когда надо лечить мазохизм, а когда нет?

В завершение хочется поделиться важным клиническим наблюдением. Граница между здоровым и патологическим мазохизмом проходит не через сами практики, а через то, как они вписаны в жизнь человека. Наш клиент – прекрасный тому пример.

Когда ко мне приходят люди с BDSM-склонностями, я всегда задаю себе три вопроса:

1. Это осознанный выбор или навязчивое повторение?
2. Обогащает ли это их жизнь или ограничивает?
3. Сохраняется ли свобода выхода из роли?

В данном случае мы увидели удивительную метаморфозу. То, что начиналось как бессознательное воспроизведение материнской травмы («я ее раб»), через терапию превратилось в осознанную игру. Да, его по-прежнему возбуждают те же сценарии – но теперь он входит в них не как беспомощный ребенок, а как взрослый, делающий выбор.

Его финальные слова особенно ценны: «Я чувствую внутреннюю свободу». Это и есть главный критерий – не содержание фантазий, а степень свободы в отношениях с ними. Когда мазохизм становится языком, на котором травма рассказывает свою историю – это материал для работы. Когда же он превращается в тюрьму – это повод для вмешательства.

Такие случаи учат нас важному: сексуальность может быть проводником в глубины психики, если мы готовы следовать за клиентом без предвзятости. Главное – не «вылечить» от особенностей, а помочь сделать их частью целостной, осознанной жизни.

_ _ _ _ _

Сексуальность — сложный и многослойный аспект человеческой психики, где переплетаются личные предпочтения, травмы и механизмы адаптации. На курсе «Сексология и сексопатология: подходы в психотерапии» вы научитесь профессионально разбирать даже самые неочевидные случаи.

Вы получите:

• Четкие критерии для разграничения нормы и патологии.
• Инструменты работы с глубинными причинами сексуальных сценариев.
• Практические методы помощи клиентам в осознании и интеграции их переживаний.

Этот курс — для тех, кто готов исследовать сексуальность без ярлыков, но с профессиональной глубиной.